Поступить неосторожно.

Помните: точность — благородство королей! — заключил он и, не сказав до свидания, вышел из комнаты.
На зов Хардера явился высокий, тонкий, как жердь, фельдфебель и увел Квако с собой.
Через пятнадцать-двадцать минут дверь снова открылась, и перед обер-лейтенантом вытянулся в струнку русский солдат. На ногах его рваные кирзовые сапоги, коленки брюк неумело заштопаны суровой ниткой. Рукав гимнастерки от плеча до локтя разорван, а из прорехи выглядывает бинт с запекшейся на нем кровью. Пилотка, хоть и старая, но молодецки сдвинута набок.
—Хо-о! — с восторгом произнес Хардер. Солдат поднял руку к пилотке, скороговоркой доложил:
—Рядовой сто двадцать первого полка, пятой дивизии!..
—Гут! Карашо!..
...С наступлением вечера Квако незаметно покинул станицу Бережную. Ему предстояло примкнуть к какой-нибудь группе советских воинов и поскорее стать для них своим парнем-фронтовиком. Боже упаси подать повод для подозрения!
Поступить неосторожно,— значит, лишиться всех благ, а они, эти блага, уже так близко. Подумать только: речь идет о Сухуми, где он, Андрей Квако, опять завладеет отцовским домом! Два этажа, магазин, винный погреб... Из окон видно море... Под окнами пальмы, магнолии...
Когда-то, задолго до революции, торговец Арнольд Квако купил этот чудесный дворец у какого-то абхазского князька. Там родился он, Андрей. С тех пор прошло много времени, но он не забыл ни светлых комнат, устланных коврами, ни картин итальянских мастеров, что висели на стенах большого зала. А в конце зала — белый рояль... На нем играла мать... Сохранилось ли все это? А почему бы нет? Конечно, сохранилось! И, если так, как приятно будет войти в старый отцовский дом и снова стать хозяином его!
Придерживаясь зарослей тальника, Головеня и Пруидзе торопились к станице. Там, на окраине, их должен встретить Донцов. Ждет ли? Не ушел ли один в горы?