Конечно, хотелось бы дождаться конца войны, увидеть, как люди снова заживут. Да и внучку надо бы до ума довести. Но коли суждено помирать,— ничего против этого не поделаешь...
Странный шум оборвал размышления деда. Он встал, подошел к отдушине: что бы это значило? Шум усиливался, перерастал в сплошной гул. «Да то ж самолеты! Может, наши?»—Митрич попытался заглянуть в отдушину, но кроме черного пятна ночи ничего не увидел. А гул уже перешел в рокот, пронесся над самым магазином, и в ту же секунду что-то так громыхнуло, что от этого грохота вздрогнули даже толстые, в три кирпича, стены подвала.
—Бомбят! — не испугался, а обрадовался дед.— Наши бомбят их, проклятых!
Он потянулся к двери, прильнул ухом к железу. Там, на улице,— крики, выстрелы, урчат машины... Слышно, как топотят ногами разбегающиеся нелюди...
От новых взрывов задребезжала дверь. Старик отступил назад, вниз по ступенькам. И тут словно громом ударило, оглушило, повалило деда на пол.
Митрич не помнил, сколько времени пролежал в забытьи. Очнувшись, почувствовал боль в боку, увидел вокруг себя кирпичи и почему-то свет в подвале. Глянул на дверь, а ее и нет; сквозь пролом в стене видно небо. Ощупал бок — вроде бы ничего, двигаться можно. Выглянул на улицу — ни своих, ни немцев. Вместо магазина — развалины. На углу площади догорает чайная. Ну, коли так, и гостевать здесь дальше незачем!
Митрич выдернул палку из плетня и, опираясь на нее, пошел домой.
Никто не окликнул, не остановил его. Так и до Выселок дошел.
А на месте Выселок — кучи золы, в садах — обгорелые яблони. Даже тополь, что сам садил, придя с гражданской, и тот рухнул. Не вытерпел старик — заплакал. А когда волнение отошло, попытался найти соседей, про внучку расспросить,— никого не нашел, ни живой души в поселке.
Постоял Митрич на пепелище и зашагал к реке.
Комментариев нет:
Отправить комментарий