Приподняв голову, увидела она сверху суровое, чуть-чуть голубеющее небо; неясное солнце лежало на холмах, рядом с ним громоздилась серая масса домишек; услышала стрельбу, прошитую монотонным стуком пулемета. Прямо над собой видела она темное, в суровых морщинах лицо, мохнатые брови, редкую бородку. Узнала военкомбрига Караулова, но не испугалась его, как раньше, а, плача, стала рассказывать ему обо всем.
Караулов, не переспрашивая, выслушал подробности смерти Робейко. Лиза рассказала и о Симковой, которая и теперь еще лежит там, у забора; неподвижно было лицо Караулова, только на щеке все бегал какой-то юркий мускул. И когда комбат перебил ее несвязный рассказ коротким донесением, что связь с вокзалом установлена, что там товарищ Горных, чекист, поднял железнодорожников из коммунистической роты и с ними наступает, весь распрямился Караулов и отрывисто скомандовал:
— Данилов/иди в штыки. Теперь разрешаю. Круши их, сукиных сынов. Начинать с левого фланга... Селецкий, бей по улицам пулеметом... Пленных не брать...— Обрадованного и рванувшегося с места Данилова он схватил за руку, удержал на минуту и прошептал ему: — Слышал? Робейко убили... Такого человека!
